Дело лис-оборотней - Страница 60

Рядом со зданием вокзала торчал врытый в землю, потемневший от времени и непогоды деревянный столб, к которому были приколочены доски-указатели.

«Причал», – гласила самая большая, направленная в сторону широкой улицы.

«То, что надо», – удовлетворенно кивнул Баг, поправил на плече сумку с «Керуленом» и сигарами и двинулся через площадь – вослед своим более опытным попутчикам.

Город Кемь, вытянувшийся вдоль берега одноименной, впадающей в Кемскую губу реки, оказался совсем небольшим, и вскоре Баг уже стоял на гранитной набережной, с интересом оглядывая обширный морской вокзал, а также крытые резные мостки-галереи на вмурованных в дно стальных сваях, в трех местах причудливыми изгибами бежавшие с одного берега на другой. Сваи были воистину огромные; оно и понятно – в холода им надо было противостоять могучему натиску льда. Узкие и длинные мостки с резными перилами – два человека только-только разойдутся – соединяли между собой помещения более обширные, издали напоминавшие классические ханьские беседки: квадратные настилы шагов пять на пять, все на тех же сваях, под высокими крышами с загнутыми краями. В беседках виднелся народ; кое-где торчали длинные удилища.

«Красота! – подумал Баг. – Удобно для самосозерцания и любования луной. Почти как в степи».

Из расписания движения водометных сампанов, вывешенного на одной из стен морского вокзала, следовало, что до отправления ближайшего в сторону Соловков остается часа два – сампан прибудет с Большого Заяцкого, приехавшие его покинут и тогда, забрав желающих, он повернет в обратный путь. Баг решил провести время с пользой и направился в расположенную неподалеку от вокзала харчевню «Пустынник Онуфрий», широкое приземистое здание с просторными окнами, украшенными расписными наличниками.

В харчевне, где посетителей оказалось немного, он устроился за ближайшим к стойке небольшим столом и спросил у подбежавшего прислужника жареной рыбы с картошкой; служитель расплылся в улыбке и стремительно унесся на кухню.

В ожидании Баг закурил сигару.

– От… А знае кто, как у нашего Алешки о прошлом годе вышло… – донеслось до него. Баг оглянулся. Рядом, за столом побольше, степенно расположились пятеро бородатых мужчин – трое в синих, кое-где заплатанных ватниках и двое в поношенных халатах на вате; все как на подбор основательные, почти квадратные, они неторопливо уминали все ту же жареную рыбу, ломали заскорузлыми, грубыми пальцами хлеб и запивали трапезу чем-то из высоких глиняных кружек. Сразу было видно: почтенные селяне, не понаслышке знающие, как растет гаолян и откуда берется молоко. – Он мне сам сказывал, без омману!.. – Вытирая лопатообразной ладонью жирные губы, говорил один.

– Окстись, Емеля, сколь разов можно слушать, как лешак его по лесу водил, – отмахнулся другой и потянулся за очередной рыбиной. У Бага тихонько заурчало в животе. – Знамо дело, на то лесу хозяин даден, чтобы порядок соблюсти. А Алешка – известный дикуясник. Вот и привязывается к нему лихоманка по делам евонным.

– Алешка, он такой… – Емеля потянулизкармана ватника кисет с табаком. – Но тут дело нешутейное – про опояску дело! От…

– А что Алешка учудил с опояской? – заинтересовался третий, приложившись к кружке и утирая усы. – Сказывай.

– Учудил, как есть учудил! – Емеля любовно свернул себе потрясающую самокрутку и чиркнул огромной спичкой. – Алешка кажный год у бабки Степаниды наговор на скотину брал, пять лянов – и живи без хлопот. И шло, сталть, все у него справно: коровы пасутся, а сам Алешка ветер в штабеля закладывав по сторонам поплевыват. От… А заговор тот на опояске. Как вертаться зачнет, так поправит опояску, затянет туже – и коровы, что и не видать, где пасутся, как милые тут как тут. А по этому году… – Емеля со вкусом затянулся своею самокруткою, – Алешка передумал идти к бабке Степаниде. Восхотел пять лянов уберечь. Решил, сталть, и так сойдет.

Прислужник поставил перед Багом блюдо с ошеломляющей порцией изумительно пахнувшей жареной рыбы, жареную же картошку, посыпанную сверху укропом, – в отдельной тарелке, и еще в одной – груду соленых огурцов и маринованного чеснока. И убежал за чайником.

«Однако!» – устрашился принятых в Кеми норм питания Баг, но вслух ничего не сказал и вооружился палочками.

– От… – продолжал между тем за соседним столом Емеля. – Раз погнал, сталть, Алешка стадо на верхний луг, а сам приляг в тени да и засни. Сморило его. Просыпается: а коров и нету! Луг есть, деревья есть, а коров – нету! Куда бечь, что делать? Хватился Алешка за опояску и ну затягивать. Раз затянул – нейдут коровы. Малость пожди, другорядь тяни – нейдут. Он пуще тянет – ничего. Поди ж ты! Алешка, сталть, думат: видно, зря я деньгов-то пожадничал, новую опояску не взял, а эта вовсе негодна стала. А коров не иначе полевик попутал. От… Хвать Алешка моциклет да припусти к бабке Степаниде с поклоном, мол, прости дурня! С пол-ли проедь – глядь, а ему встречь коровы шуруют как шальные, что твои кони! От… Сталть, пока парень спал, животина далеко разбежись. А как зачал Алешка опояску теребить, коровы давай назад бечь. А он про то не знат, пуще опояску тягат. Скотина ровно ополоумевши была стала. От ить как быват!

– Ибо сказано: «Служите Господу Богу вашему, и Он благословит хлеб твой и воду твою!» – раздался тут звонкий голос.

Все, включая Бага, обернулись.

У дверей в харчевню уже некоторое время стоял, прислушиваясь к рассказу, невысокий преждерожденный в длинном буром халате на меху – видно было, что халат не первой новизны, но ухаживают за ним любовно, со всем тщанием. Да и великоват был халат тот своему владельцу – худому, Баговых лет мужчине, на лице коего, украшенном аккуратными, переходящими в бородку усами, неугасимым внутренним огнем горели большие карие глаза. Меж глаз брал начало внушительный нос удивительно правильной формы. Через плечо худого была перекинута объемистая сума.