Дело лис-оборотней - Страница 50

– А на переговорах кто-то из наших перед женщиной дверь открыл, вежливо так, с ниизким поклоном… А она не знала, что он наш. Ой, как она возмутилась! Кричать начала! Секшуал игзэ-экшн, кричит, секшуал игзэ-экшн! Представля-а-аете?! Ее увели, и больше мы ее не видали, наверное, в психисправительную лечебницу свезли. Нет, нет, я бы нипо-очем не согласилась жить там, у них, я бы не смогла, ну никак! – рассуждала Йошка, для убедительности время от времени делая в воздухе некие фигуры своими тонкими пальчиками. Баг подумал о том, как сообразно повел себя, когда при входе в «Алаверды» подставил девушке руку, на которую она благодарно оперлась, спускаясь на высоких каблучках по ступенькам в залу.

– И вообще, они так странно на эти темы разговаривают. Например, кто-то из супругов или там возлюбленных… а у них, предста-авляете, даже слова такого, по-моему, нет: возлюбленный. Говорят просто «лавер». Это глагол плюс окончание «ер». Печь булку – «бэйк», а тот, кто булки печет: «бэйкер». Тот, кто охотится – «хантер», тот, кто повозкой рулит – «драйвер», а тот, кто… – она покраснела не на шутку, – вот эти са-амые движения в постели совершает, тот «лавер»… Они так и говорят, будто плотники какие: мэйк лав… делай, мол, любовь. Так вот, лавер приходит, например, к своей ханни, и, если ну о-очень соскучился и сохнет без нее, сердечко все у него изнылось-изболелось и так уж ему невмоготу, что вот сейчас же надо обрести Великую радость, он просто говорит: гив ми. Это значит: дай мне. Представля-а-аете? Не чаю там, не кофею и даже не вина, а просто: дай, и все. И всем сразу понятно, о чем речь. А ханни, это вроде как медовенькая, там все так друг дружку зовут, ханни, значит, если располо-ожена, то ничего, в общем, не отвечает, а просто сразу раздевается. А если у нее в этот момент бизнесом голова забита или, например, она на тренажере ездит – они там за плотским-то здоровьем ну о-очень следят – и, словом, недосуг ей, нет у нее пятнадцати минут, чтобы ему гив, то она ему просто говорит: фак ю. Я вам это даже перевести не могу, это неприли-ично. У нас так даже в хуту-унах не ругаются. («Много ты знаешь о том, как у нас в хутунах ругаются», – хмыкнул про себя Баг.) А там, к примеру, встретились два приятеля, давно не виделись, обрадовались встрече – и шутят: фак да фак! Ужас ведь, верно? А если, скажем, супруги поссорились и один, муж ли, жена ли, усовестился или стосковался просто и приходит помириться, другой супруг ему мимоходом так отвеча-ает: аск май лойер. Это значит: спроси моего адвоката, как мы теперь с тобой жить будем. Самому мне, мол, в таких пустяках разбираться некогда. Секс, мол, да-а, тут я сама – или сам, а вот вся эта пу-утаница, которую цивилизация вокруг секса навертела – насчет нее шагай к лойеру и не мешай…

Баг слушал. Он не вполне разделял изумленное возмущение юной Йошки. То есть все это было довольно странно и не очень привлекательно, но Баг повидал в своей жизни достаточно, чтобы понимать: если много людей живет именно так, а не иначе, значит, это неспроста. Значит, жить так им нравится и иначе они просто не могут. Даже один человек очень отличается от другого; а уж про культуры и говорить нечего.

Тем временем увлекшаяся темой Йошка рассказала еще более потрясшую ее историю: как родители ссорились из-за ребенка. Во взглядах на воспитание не сошлись или что. «Даже не понять, о чем они кричали, представляете? О чем угодно, только не о ребенке. Это мое-о право! У тебя не-ет такого права! Ты не имеешь пра-ава лишать меня пра-ава! Как маньяки: право-право, право-право… Кончилось тем, что у ребенка истерика, а они лойерам своим названивают…»

Баг выслушал и это.

Они беседовали о том о сем, и Баг, одарив девушку парой нехитрых комплиментов, незаметно ввернул вопрос про Лекарственный дом Брылястова.

Посетовав на мужское любопытство, Йошка поиграла глазами, и Баг сделал вид, что окончательно пленен.

– Ну неужели же ваш… э-э-э… начальник, – глядя Йошке в глаза, спросил Баг, – неужели же он совершенно не ценит такую красоту, которую каждый день видит в своей приемной?

Йошка задумчиво помолчала мгновение. Баг с самым искренним, на которое был способен, недоумением смотрел на нее.

– Он так занят, – улыбнулась Йошка затем, и честный человекоохранитель почувствовал, что девушка удержала какие-то слова, чуть было сперва не сорвавшиеся с языка. – О, преждерожденный Кипятков, он – окей, он такой у-у-умный, такой значительный, ему про-осто ни до чего. Как с утра придет, сядет за стол, ухватится за телефон, так весь день со стула не поднимается. Я боссу чай приношу, а он на меня даже и не посмотрит: занят. Иногда я старую-то чашку приму у него, а там чай остывший, нетронутый. Не успевает он даже чаю попить, а вы говорите… – Она картинно закатила глаза. – О-о-очень много работы.

– И у вас, милая Йошка, тоже, наверное, нет и минутки свободно вздохнуть от дел?

– Да, целый день я кручусь как пчелка. То одно, то другое. И звонки, звонки, звонки-и-и… В последнее время очень много варвары звонят, из Европы. Наверное, мы с боссом туда скоро опять поедем. – Йошка состроила недовольную гримаску. – По первости-то было интересно, а теперь ску-у-учно. Не хочу ехать, а надо: как же босс без меня? Кто ему бумаги разберет и поднесет, кто чай заварит…

– Да, трудно вам, – сочувственно кивнул Баг. – Все без отдыха, все на службе. Вот ваш Кипятков-то уехал, а вы все сидите. Он отдыхает, а вы что же?

– А босс вернется, и я в отпуск пойду, – Йошка, внимательно оглядев кружку, сделала приличный глоток, стараясь не смазать помаду.

– Уедете куда-нибудь?