Баг терпеливо слушал. Все это он в общих чертах уж знал – ну за исключением того, что от Фелициана сбежала из-за «Чар» подружка и как именно она его обозвала напоследок. Но прерывать журналиста было несообразно. Пусть говорит. Если хочешь, чтобы человек был с тобой искренним – веди разговор о нем самом.
– А вот не было ли каких-то сведений, скажем, противуположного свойства? – осторожно спросил Баг, когда в речи Гаврилкина возникла пауза: Гаврилкин питался.
Давясь то ли пирожком, то ли возмущением, Фелициан что было сил замотал головой.
– Ни разу не слышал! Знаете, это тот редкий случай, когда даже я не унюхал ни тени скандала!
Понятно. Баг приуныл.
– Хотя… – вдруг сказал Отшельник Гав без уверенности, и Баг тут же навострил уши. – Я этим совершенно не интересовался, это не наши, неордусские проблемы… Кому интересно про чужие скандалы читать? У варваров даже скандалы какие-то варварские, тьфу на них! Так вот там что-то такое… я слышал краем уха. Исключительно краем. Чуть ли не четыре пятых всего выпуска пилюль поступает за пределы Ордуси, там спрос больше, и потому Брылястов может цены заламывать еще выше, хотя и здесь, доложу я вам, они еще те! Но там – вообще небесные. Вы зарубежных фильм синематографических не смотрите? И правильно делаете, что время тратить на глупости! А мне вот иногда приходится по работе, чтобы в курсе новых веяний быть. – Гаврилкин допил наконец чай и замахал служителю, чтоб принес еще. – Так вот, характерная деталька: уж который год что ни фильма – а у них это важнейшее из искусств, – то обязательно заметят так или иначе, что у главного героя нефритовый, извините, стебель размером… ну… ну, в общем… – Фелициан развел руки в стороны, потом подумал и развел еще шире. – Не меньше. И, мол, постоянно готов к сражению. Вот где кони! Рысаки племенные! Как-нибудь так или этак, но обязательно эту мысль доведут до зрителя. Ну например, главной героине ее дети или младшие братья про главного героя расскажут, потому что подсмотрели: а мы видели в душе, у него нефритовый стебель – во какой! И что вы думаете: героиня в героя сразу влюбляется. А то другой герой, второстепенный, главному где-нибудь в бане скажет: эх, мне бы, мол, такой, как у тебя, а с моим стеблем жизни, мол, нету никакой… Или третьего дня смотрел фильму, правда старую: там одна медсестричка ходила за хворым в больничном покое, он в коме был, хворый этот, семь лет лежал и – ни гу-гу, а она за ним смотрела: причесывала, подмывала, все такое. Ну и разговаривала с ним, будто он в сознании. И вот однажды разговаривает как обычно, а потом простынку подняла, посмотрела на его стебель и говорит с чувством: давай, мол, приходи в себя, тебе есть ради чего жить. Радостно так говорит. И что вы думаете? Этот, в коме который, тотчас и очнулся! – Гаврилкин явно перестал смущаться темой, и его понесло. – То есть синематограф буквально вдалбливает и мужчинам, и женщинам, что нормальный нефритовый стебель, ну… для общения не пригоден. Мал и вял. И это же входит в подсознание! У всех зрителей – а там зрители все – раньше или позже возникает комплекс. И все думают, как увеличить стебель. Чтоб больше. Проблема! Что им остается? Жизнеусилители глотать, разумеется! А некоторые к лекарям ходят, те им куски кожи из других мест вырезают и к нефритовому стеблю пришпандоривают. – Гаврилкин выхватил у служителя новый стакан с чаем. – То есть сначала людям вывихивают мозги на этой почве, а потом компании, которые жизнеусилители производят, гребут деньги лопатой. Но Брылястов их всех сделал на их же поле! – Отшельник жизнерадостно захохотал. – «Чары» продаются лучше всех прочих снадобий. «Виагры» там жуткие, электростатические стеблеподъемники, что в кармашке трусов надо держать во время Великой радости… Тоже неплохо, правда? Великая радость в трусах. Ага! И теперь получается, что весь Голливуд много лет работал на Брылястова, на его «Чары»!
Баг с тем же терпением выслушал и это. Когда Фелициан в очередной раз погрузился в пирожок, он решил уточнить:
– Так и что же за скандалы?
– Да не знаю я, не помню, обычная их чушь какая-то… – отмахнулся журналист. – Какие-то судебные процессы были громкие, даже один президент показания давал. Да ерунда, это все наверняка подстроили их медицинские дома, у которых дела пошатнулись. Тамошние представители Брылястова – те, через которых поступают в продажу «Чары», – выиграли все процессы… Нет, прер Лобо, с «Чарами» все чисто. И я… хоть предпочитаю никакими жизнеусилителями не пользоваться, особенно в этой области, – неловко как-то… перед женщинами неловко, вроде как не я их люблю, а брылястовская химия их любит. А тут я все-таки горжусь за свою страну. Просто-таки горжусь! Брылястов их на раз сделал! Знай наших!
И он вновь вогнал свои белоснежные крепкие зубы в пирожок.
– За мной интервью, – чуть подождав из вежливости, сказал честный человекоохранитель и откланялся. А Фелициан Александрович Гаврилкин со стаканом в одной руке и телефонной трубкой в другой остался еще постоять в заторе на Лигоуском проспекте.
Утром Богдан почувствовал себя значительно лучше и бодрее; крепкий сон во гробе освежил минфа и придал ему силы. Горячо помолившись о быстрейшем выздоровлении всех пострадавших, Богдан с первым подспудным мерцанием неторопливо наливающегося блеклым серым соком рассвета покинул пустыньку и устремился на поиски; теперь он знал, что искать. Терять время на ловлю и навязывание на вход новой паутинки он даже не стал; теперь неважно. Уже и так все понятно.