…Со связкой приятно, как-то по-летнему пахнущих разнообразными травами бумажных пакетов и полотняных мешочков под мышкою, . Богдан шел по улочке Больших Зайцев, порою чуть покачиваясь от свирепых охлестов налетавшего то слева, то справа ветра. Улочка была пустынна – смеркалось: дело шло к вечеру, и в такую погоду все, кто мог, предпочитали не выходить из уюта и тепла своих скромных, но ухоженных жилищ. Толпы у площади тоже уже не было – она рассасывалась в считанные минуты после того, как начиналось тружение. Поприветствовав и проводив тружающихся, стяжав потребные благословения и вообще завершив на сей день все дела с братией, жители Больших Зайцев быстро расходились по домам, вполне сообразно не желая выглядеть праздными зеваками.
Богдан не того ждал от результатов осмотра. Собственно, поначалу он вовсе ничего не ждал, но увидев основательного, пожилого лекаря, через заботливые руки которого проходили десятки самых разных болящих, он невольно обнадежился и встревожился одновременно: а ну как лекарь подтвердит его опасения насчет блудных бесов?
Но лекарь не подтвердил. Лекарь посоветовал обследование более тщательное, научное.
Как сказал бы наверняка драг еч Баг тогда, тридцать три Яньло мне в глотку, что же это со мной?
Эх, как-то он там…
Жаль, что его тут нет. Вот с ним бы можно было все это обсудить до самых косточек и ядрышек. Он бы понял…
Не убоявшись непогоды, Богдан, отойдя шагов на полтораста от смотровой избы, присел у чьего-то штакетничка на лавку – передохнуть. Сердце било так, словно минфа бежал стошаговку. Слабость накатывала волна за волной. Он поглубже спрятал руки в карманы куртки, локтем прижимая к себе травные пакеты.
Низкое сизое небо летело, казалось, едва не цепляя виднеющийся вдали почти уж достроенный, весь в лесах, купол планетария; ветер драл и тряс ветви низких кустов краснотала, росших по обе стороны лавочки. Листья еще держались, но как им было сиро, как неуютно и страшно…
А вон напротив – странноприимный дом. Дальше все было точно по заказу. Богдан, даже если бы нарочно и заранее думал спрятаться, не отыскал бы себе лучшего укрытия, нежели скамейка, затерянная в густом, еще не утратившем листвы кустарнике. Он лишь инстинктивно втянул голову в плечи и поправил очки, увидев, как на крыльцо странноприимного дома вышел младший тангут и почтительно придержал дверь; следом за ним появился и старший. Как их… Вэймин Кэ-ци и Вэймин Чжу-дэ. Мгновение оба постояли на крылечке, оглядываясь (старший оправил шапку), потом спустились по ступеням на деревенский тротуар и, уж больше не оглядываясь, целеустремленно зашагали в сторону причалов.
Богдан провожал их взглядом, пока они не скрылись за домами.
«Отче сказал, у них свой катер…» – вспомнил он.
Сердце, успокоившееся было, сызнова пустилось вскачь.
Богдан медленно встал. Помедлил, набираясь духу.
«Даже если они поплывут куда-то, стук мотора я отсюда не услышу. Далеко. И ветер шумит».
Надо было решаться. Эти двое были крайне подозрительны. Крайне.
Промысел Божий…
Жаль, Бага нет. Богдан очень скучал по нему – но тут еще и для дела…
«До каких же пор ты, драг еч, – строго и даже несколько неприязненно сказал себе Богдан, – будешь перекладывать все самое неприятное на друга?»
Он медленно, не вынимая рук из карманов, пошел к странноприимному дому.
Это было старое, крепкое трехэтажное здание серого кирпича под черепичной двускатной крышею, украшенной несколькими телеантеннами и тройкой могучих печных труб. Строили его, верно, еще в прошлом веке, и трубы в ту пору были насущной необходимостью, но, придавая строению законченный, сообразно величавый вид, вряд ли, однако, они сохранили свое значение по сей день…
Впрочем, какая разница. Не было для Богдана в том разницы.
Какие пустяки лезут в голову в решительные мгновения…
Пожилой служитель в наглухо застегнутом сером халате был на месте и, сильно ссутулившись, беззвучно шевеля губами, самозабвенно решал крестословицу. Лишь когда Богдан подошел к нему вплотную, он поднял голову.
– Чем могу? – спросил он.
– Добрый день, уважаемый, – проговорил Богдан.
– И вам поздорову, драгоценный преждерожденный… – выжидательно ответил служитель.
– Я был бы вам очень признателен, ежели бы вы сочли возможным проводить меня к преждерожденным Вэйминам. У меня есть до них дело.
На лице служителя отразилось искреннее сожаление.
– Так они ж, – ответил он, откладывая газету с крестословицею, – вот только вышли. Чуть-чуть вы разминулись.
– Могу я их подождать? – спросил Богдан, постаравшись тоже изобразить на лице огорчение.
– Так вотще, – покачал головой служитель. – В начале каждой седмицы они на матеру землю плавают. На день, много – на два. А в другое время как с утра выйдут – так до самого вечера и не возвращаются.
– Что за невезение! – сказал Богдан, внутренне ликуя. – Тогда, может быть, вы позволите мне оставить для них записку у вас?
Если бы служитель сказал «да», Богдан честно написал бы: «Почему вы сегодня утром следили за мной?» Ничего лучше он не смог придумать, пока шел от скамейки. В конце концов, даже если отрешиться от всех второстепенных мелочей, уже само по себе поведение тангутов возле его пустыньки было несколько странным.
Но служитель ответил иначе:
– Да что мудрить. Вдруг я забуду или выйду куда… Вы сейчас идите прямо в ихний покой, положите грамотку вашу на видное место и вся недолга. У нас же тут никто не запирает.