Дело лис-оборотней - Страница 21

К оглавлению

21

– И на Марсе будут персики цвести? – улыбнулся Богдан.

Отец Киприан остановился, повернулся к Богдану лицом; остановился и Богдан. Глаза их встретились.

– И до грядущего подать рукой, – сказал владыка.

– Кто таков друг-то ваш, отче? – помолчав, спросил Богдан.

Владыка степенно двинулся дальше, и Богдан – за ним.

– Да ты знаешь, – ответил он. – Все его знают… Моего поколения, по крайней мере, все… да и твоего, мыслю, тоже. Джанибек Непроливайко.

В голове Богдана что-то сдвинулось мягко и вязко.

– Ага, – сказал он.

Смутное человеколюбивое мечтание, ровно алчущий вылупиться птенец, в первый раз пробующий клювиком прочность яйца, тюкнуло сердце Богдана.

А потом вновь: тук-тук-тук…

– Понятно, – сказал он с деланым равнодушием. – А вот что я, кстати, вспомнил, отче… насчет реставраторов.

– Ну?

– Летом мы с напарником одно дело вели, до хищения ценностей из патриаршей ризницы касательство имевшее… .

– Наслышан, чадо, наслышан. Крест Сысоя наперсный…

– Именно. Так вот, там довелось мне среди работников ризницы познакомиться с женщиной-реставратором, опыта и добросовестности необыкновенных. И, что существенно, дело она именно с церковными ценностями имеет. Давно.

– Так-так, – оживился отец Киприан.

– По скудному разумению моему, она вам как нельзя лучше подошла бы.

– Как звать?

– Бибигуль Хаимская.

– Справлюсь о таковой. Спасибо, чадо…

– Тут еще одно обстоятельство.

– Ну?

Богдан чуть помедлил, соображая, как сказать покороче.

– Одинокая она, с сынишкой одиннадцати лет. Не бедствует, конечно… но живет, сами понимаете, скудно, и лишний заработок никак не повредит ни ей, ни сыну. Да и мальчику, думаю, душеполезно было бы монастырь посетить, пообщаться с отцами неторопливо, обстоятельно…

Отец Киприан снова остановился и снова повернулся к Богдану. Заглянул ему в глаза, потом даже взял его за руку. Богдан твердо выдержал взгляд старца.

– Говори, как на духу, чадо, – тихо, но требовательно произнес отец Киприан. – Твой ребенок?

– Господи, помилуй, – ужаснулся Богдан. – Да с чего ж вы такое удумали, отче?

– Переживаешь за женщину изрядно, по голосу слышу. И за чадо. Ровно за свою женщину и за свое чадо… Хорошо, верю, не твой. Но что-то есть у тебя на уме, чего ты не глаголешь.

Богдан не ответил.

– Глаголь, – велел отец Киприан. Богдан досадливо поджал губы на мгновение, но выхода уже не было. Очень коротко, буквально несколькими фразами, он рассказал Киприану о том, что им с Багом случайно сделалось известно о личной жизни Бибигуль.

Когда он закончил, архимандрит долго молчал, по-прежнему держа его за руку. Усиливающийся ветер трепал его рясу, хлопал по клобуку. Кресты на куполах померкли и сделались темнее серого неба. Исподволь наползал ненастный вечер.

– Ах, человеци, человеци… – с сожалением покачал головой отец Киприан.

– Им тоже надо дать повидаться на закате жизни, – сказал Богдан убежденно и твердо. – Может, простят друг другу с Божьей помощью. Не говорю уж про мальчика. Разве же полезно для души его то, что он отца не уважает да и не знает совсем? Пусть увидятся все трое. Не приблизятся друг к другу, не захотят хоть словечком перемолвиться – так тому и быть. А может, и приблизятся… Богоугодно это, отче Киприане. Что хотите со мною делайте – богоугодно.

Отец Киприан строго глянул на Богдана:

– А ну как согрешат?

Перед мысленным взором Богдана, ровно наяву, возникла привычно безжизненная, подавленная Бибигуль. А все, что Богдан ведал о великом космопроходце, наводило на мысль, что и он живет не радостнее.

– Как согрешат – так и покаются, – сказал Богдан. – Только сейчас они в окамененном нечувствии пребывают, в смертном грехе уныния – а это и не жизнь вовсе. Они ж почитай что муж и жена, отче…

Крепкие пальцы отца Киприана на миг стиснулись на запястье Богдана сильно, как тиски, – и тут же разжались. Он поднял руку и с силой провел ладонью по лбу.

– Бибигуль – к сорока, Гречковичу – за пятьдесят, как я понимаю… мальчику двенадцатый… Пусть повидаются.

– Быть тебе среди нас, – тихо, напрочь утратив всякую величавость и уверенность, сказал отец Киприан. – Может, и рукоположения сподобишься…

– Стезя моя светская, – упрямо повторил Богдан.

Настоятель чуть качнул головою.

– Ты и сам еще не чувствуешь, как стезя твоя из человекоохранительной в человекоспасительную превращается, – проговорил он. – Узко тебе в человекоохранителях, узко… А человекоспасителем в миру быть стократ трудней… – Он тяжко вздохнул. – Хотя бывали случаи… Осекся. Размыслительно и немного печально обвел взглядом небо, облака, купола. Может, вспоминал эти самые случаи и примеривал на Богдана. А может, о чем ином думал. Еще раз глянул Богдану прямо в глаза.

– Ладно, чадо. Быть по сему. Пусть повидаются на открытии планетария, а там – как Господь рассудит.

11-й день девятого месяца, первица,
ночь.

Выл ветер снаружи, и шумели сосны.

Богдан проснулся от странного и тревожного ощущения, что в пустыньке его кто-то есть. Открыл глаза, но тьма была – хоть глаз коли. И тишина ничем не нарушалась. Но… Запах. Тонкий, едва ощутимый запах благовоний… знакомый… до боли знакомый… Богдан рывком сел во гробе своем, таращась в чернильную тьму. Вроде кто-то вздохнул? Лампада погасла, сообразил Богдан. Руки его потянулись туда, где, как он помнил, он оставил спички.

– Не надо, Богдан, – просительно произнес тихий, едва слышный голос Жанны. Власы у минфа встали дыбом.

21